Через КПВВ шла пожилая женщина.

Она хромала на правую ногу и передвигалась довольно медленно. По её щекам стекали капли дождя... и слезы. Она вытирала глаза и продолжала идти. Она проклинала всё и всех. Проклинала войну, проклинала военных, проклинала людей... Она проклинала даже себя за то, что опустилась до проклятий.

Она не могла объяснить себе в мыслях, почему всё настолько абсурдно. Почему люди в период войны и кризиса перестают быть человечными? Почему у человека животные стадные инстинкты берут верх над интеллектом, над принципами морали?

Ей вдруг вспомнился 11- В, который она выпустила в первом году второго тысячелетия. Она очень гордилась этим выпуском. 26 настоящих людей. Они были дружными, очень не глупыми и самое главное, без лицемерия порядочными. Неужели вся та доброта, сопереживание и человечность, что прививала она годами, просто растворились в этом море невежества и грубости. Этого не могло случиться. Тогда где же эхо доброты? Где?..

Она прошла КПВВ и теперь шла по обочине вдоль вереницы машин, ожидающих в очереди. Она шла мимо автобусов, зеленых палаток спасателей, мимо закрытых ларьков, мимо мусора на обочинах, мимо сбитой собаки. Она хотела уйти как можно дальше от людей. Чтобы хоть на мгновение избавиться от того давления, которое она от них испытывала.

Сделав еще несколько шагов, женщина обнаружила, что ремешок на сандале оторвался окончательно. Она остановилась и закрыла глаза. Это единственная летняя обувь. Теперь нужно отдавать её в ремонт, а этот непредвиденный поход в мастерскую требует денег, которых нет.

В кошельке оставалась сумма как раз на то, чтобы заплатить за две ночи у людей, которые сдают койко-место для таких, как она, и вернуться домой. В планы не входила даже покупка еды. Её довольно скромный провиант в сумке был рассчитан, чтобы перебиться здесь два дня, а дома уже есть крупа “из гуманитарки”. Главное, как можно скорее сделать все дела и вернуться.
Проезжающий мимо автобус, битком набитый людьми, вернул её в реальность. Она открыла глаза, очередной раз вытерла влагу с лица и стала рассматривать ногу. Присесть, чтобы разуться, - но вокруг ничего подходящего не было. Она с трудом высунула ногу из сандаля с порванным ремешком и обнаружила, что покраснение на стопе превращалось в хороший синяк.

Непроизвольно сжала кулаки от злости, вспоминая того амбала, который расталкивал и бессовестно лез вперед женщин, вспомнила, как он намеренно ступил ей на ногу и даже немного припрыгнул, отталкивая её назад. Если бы не плотная толпа позади, то она бы упала на землю. Она вспомнила ту адскую боль и как вскрикнула в отчаянии. Тут же, она вспомнила его слова: "Хули ты орешь, овца старая? Съебни. На следующем автобусе поедешь"... 

Со всеми этими воспоминаниями вернулась боль, уже глухая, унизительная боль, пропитанная обидой и острым чувством беспомощной злости...

Нагнулась, подняла сандалю и, не рассматривая поломку, сунула его в пакет и сумку. Ей было всё равно, как она выглядела со стороны, и что о ней могли подумать люди. Хуже уже просто не могло быть. А желание побыть хоть несколько мгновений без людей давало силы идти дальше...

Идти по обочине женщина больше не могла. Камни и мусор вынудили её перемещаться по краю проезжей части. Пройдя ещё несколько десятков метров, у огромной лужи она услышала позади шум автомобиля. Уже зажмурившись, приготовилась, что её сейчас обрызгает с ног до головы. Но автомобиль сбавил скорость и проехал очень аккуратно. Когда машина скрылась из виду, кончился дождь. Блокпост был далеко позади, и только виднелся хвост очереди из автомобилей. Она ощутила, что здесь она относительно далеко от людей, и от этого осознания по щекам заскользили горячие капли...

Через четверть часа её подобрал автобус, и еще через пять минут она уже была в городе.

Женщина знала, что нужно торопиться, и уже босиком быстрым шагом пошла в сторону местного собеса. Старый разбитый асфальт тротуаров с лужами от дождя сменялся красивой тротуарной плиткой у порогов работающих, что было непривычно для нее, банков и магазинов. Невысокие дома со старой советской архитектурой воспринимались гораздо приятнее грязных обочин перед блокпостами. Ей стало немного легче дышать, но внутри по-прежнему всё тяготило. 

Когда она пришла, то узнала, что очередь тут по спискам. Самое ужасное, что эти списки лишь только для того, чтобы попасть в первый кабинет, где выписывают талончик с датой и временем, когда она должна будет прийти во второй раз. В списке ее записали под номером 547 в тот момент, когда в кабинет заходил номер 130. Те, кто выходил из кабинета, говорили, что получили талончики на конец следующего месяца... Сегодня ей точно не попасть в кабинет за талончиком.

После того, как она записалась в список и стала прислушиваться о чем говорят люди, из дверей одного из кабинетов нервно выскочила сотрудница собеса: 

- Уважаемые мои, я прошу вас всех собраться. Хочу немного вам разъяснить. 

Первое - всем, кто приехал сюда с неподконтрольных городов, сразу говорю - не надейтесь, что у вас получится подтвердить свою справку. Теперь будет по домам ходить комиссия и проверять ваше проживание здесь. Так что я вам рекомендую: не тратьте мое и своё время. Езжайте и получайте свои пенсии в днр и лнр. Тут у вас шансы нулевые.

Поднялись крики. Все вокруг начали возмущаться и ругаться. Сотрудница собеса пыталась что-то разъяснять, активно жестикулируя.

А бывшая учительница ощутила, как закружилась голова от этого сообщения. Чудом ей удалось устоять. Облокотившись на холодную стену, она стала глубоко дышать, чтобы привести себя в чувства. Опустив глаза, она вспомнила, что стоит босая. Медленно обернувшись, она побрела на выход, оставляя у себя за спиной крики и голоса отчаяния. Выйдя на свежий воздух, она побрела по улице в сторону своего ночлега. Миновав пару перекрестков, она свернула в квартал с более спокойной жизнью. Вокруг стояли старые мокрые дома с фасадами, которые осыпались на глазах. Поравнявшись со школой, она услышала шум бегущего в ее сторону человека, и тут же забыла о нем. Сейчас ее мысли были заняты номером 547. Она была измучена последними событиями, к тому же гематома на ноге начинала противно ныть. Уже поравнявшись с крыльцом школы, она вдруг ощутила резкий рывок. Кто-то сильный вырывал из рук сумку. Женщина пыталась не отпустить ручку, слабо сопротивляясь, но очередной сильный рывок бросил ее на землю. Чтобы не разбить себе лицо, она разжала руку... 

Женщина лежала и плакала. Сильно, навзрыд, не открывая глаза. В сумке были документы, телефон, ключи от квартиры, какие-то деньги, немного еды и…. порванная обувь.

*/*/*/*/*/

Толстый милиционер с каплями пота на лице провел женщину в крохотную комнату со старыми желтыми обоями, столом и тремя стульями. Их и стульями сложно было назвать, так как спинки на всех трех были отломаны. Милиционер был совсем не похож на тех полицейских, которые привезли её в райотдел. Он выглядел, как классический мент. От него разило кислым запахом пота, а из-под короткой застиранной рубашки свисало пузо.

Единственное окно было открыто настежь. Через решетку виднелась улица и доносился шум городской жизни.
Милиционер записал показания и протянул листок женщине.

- Прочтите, для начала.

В это время вошел молодой человек в штатском. Он поздоровался с милиционером и спросил.

- Это она по грабежу?

- Она... Теперь вот здесь напишите "С моих слов написано верно" и подпишите.

Молодой человек взял подписанный листок и сел на подоконник. Он достал сигарету и подкурил, вчитываясь в заявление.

- Там сейчас наши копы помотаются по району, позаглядывают в урны и мусорки, - сказал он, не отрывая глаз от заявления, - Даст Бог, найдут вашу сумочку и документы... Воришку вряд ли найдем... Ни примет, ни свидетелей, - он выпустил клуб дыма в окно, - Вы в Горловке живете?

- Да. Сюда приехала пенсию восстановить.

- Здесь есть родственники или знакомые? Остановиться у кого-нибудь можете?

- Нет. Я договорилась по телефону за койко-место на две ночи. Но теперь ни денег, ни документов... Никто меня не примет. И домой вернуться нельзя. Без паспорта меня никто не пропустит.

- У меня тетка в Горловке живёт. Тот ещё ватник... Надеюсь, вы не из этих.

- Нет, я не из этих... Но вы должны понимать, что они тоже люди. Пусть и с другой точкой зрения, - в ней заговорила учительница, - Хотя кому кто должен в этой стране...

Оторвав глаза от заявления он смотрел на женщину. Под его глазами виднелись темные круги от явного недосыпа, а в самих глазах блестел далекий скрытый огонек.

- А родственники вообще есть? Дети, внуки?

- Мой сын погиб еще до войны в автокатастрофе. Муж летом 14-го от инфаркта умер… Остальные родственники далеко, и не близкие уже давно.

- Н-да... Плохи ваши дела, дамочка. Висяк на лицо. А без документов вы никто. Если ребята не найдут паспорт, считай геморрой на целый месяц вам обеспечен. Все соцслужбы в городе - дерьмо. На них не надейтесь. Да, в принципе, как и на все госорганы в нашей гребаной стране, - он достал телефон и начал что-то в нём набирать.

- И тебе привет, безумная.... Как ты там? Жениха себе ещё не нашла? - на его суровом уставшем лице появилась улыбка. - А я как пионер - всегда готов! - он повернулся в сторону улицы и продолжил разговор глядя куда-то вдаль, - Я даже повод нашел в гости к тебе приехать. У меня тут дамочка сидит пенсионного возраста. Приехала к нам из твоего родного города пенсию переоформить, а её гоп-стопом радушно приняли. Теперь нет ни документов, ни денег, ни телефона. Сама понимаешь, кто ей тут поможет, кроме вас. Волонтеры - санитары забытого богом государства!

...
-Тут просто такое дело... ей идти не к кому. Любой другой бы уже помощи просил, а она сидит и терпит меня. Причем с гордостью. Она не дрянь, как большинство вокруг, а человек. А таких беречь надо.

...
- Вера в вас меня никогда не подводила. Значит, до вечера.

...
- Пока.

Он спрятал телефон и с легкой улыбкой посмотрел на женщину, - Собирайтесь. Поедем. В этой стране еще остались люди.
"Вот оно, то самое эхо", - подумала женщина.

Все герои вымышлены.

P.S. Посвящается всем тем службам и ведомствам нашей страны, которые делают жизнь наших граждан “прекрасной”... а также тем, кто несмотря ни на что остаётся человеком.