Образ прадеда Саввы Васильевича складывался в голове постепенно, подобно тому, как кусочки картона с краями причудливой формы собираются детскими руками в картинку. Самое интересное, что его упоминание, впервые услышанное, было воспринято ребячьим умом как одно слово – «Дедсавка», как имя еще не встречавшегося человека из многочисленной родни. Лишь много позже, когда одна из теток с улыбкой рассказывала о том, как она, тогда пятилетняя девочка, сидя на коленях у дедушки Савки, расчесывала деревянным гребнем его бороду, а потом заплетала ее в косичку с ленточкой. Вот тогда-то «Дедсавка» разделилось на два слова, как бы сказал просвещенный филолог, на степень родства и собственное имя.

Из рассказов взрослых о пращуре было узнано, что родился и жил он на хуторе Руда, что прилепился к местечку Варва, откуда родом и дедушка Петя, и бабушка Таня. Уже будучи на пенсии, роясь в одном из томов Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона, в глаза бросилась статья «Варва». Из статьи, набранной мелким, но вместе с тем удивительно четким шрифтом, довелось узнать, что названный выше населенный пункт принадлежал Лохвицкому уезду Полтавской губернии. Что Варва – «одно из древнейших поселений в крае и упоминается в летописях как место значительной победы Владимира Мономаха  в 1079 году над половцами».

Судя по тому, что дед Савка приходил на заработки в Мариуполь, приходил в буквальном смысле этого слова – крестьянин не мог позволить себе роскошь тратить деньги на  переезд по железной дороге от ближайшей к Варве станции Пирятин до города на Азовском море – был он человеком выносливым. А то, что в Мариуполе работал дубщиком, свидетельствовало о его жилистости и силе. Слово «дубщик» давным-давно вышло из повседневного употребления и не попало в поле зрения Владимира Даля и других лексикографов, и, вероятно, имело сугубо местное происхождение. Оно возникло от слов «дуб», «дубок». Большой знаток мореплавания на Азовском море покойный Владимир Андреевич Павлий в своей книге, посвященной этой теме, приводит такое определение: «Дуб, дубок - наиболее распространенный тип парусного судна на Азовском и Черном морях с двумя и даже тремя мачтами с косыми парусами длиной, до 30 метров».

Как известно, через порт в устье Кальмиуса шел поток товарного зерна, выращенного в Северном Приазовье. Однако недостаточная глубина реки не позволяла подходить морским судам под погрузку прямо к причальной стенке. Приходилось мешки с зерном грузить на дубки и с помощью этих мелкосидящих парусников доставлять их к бортам стоящих на рейде пароходов. И вот дубщики, выражаясь казенным языком, выполняли все грузовые операции: от берега до дубка и от дубка на пароход. Кроме того, часть дубщиков еще и управляли «плавсредством».

Понятно, что дед Савка не для развлечения преодолевал расстояние в несколько сот верст от родного ему хутора до города у моря, а затем  весь световой день таскал на себе мешки в два с половиной пуда, отдыхая лишь во время переходов дубка к пароходу и обратно. Конечно, все делалось ради дополнительного заработка, хотя, по мнению бабушкиного свояка - деда Мирона по прозвищу Кобыляцкий козак: «Дiд Савка був дуже заможний - вiн i так все мав, та йому завжди грошей було замало». Но на самом деле не жадность толкала землероба ходить с хутора Руда в далекий Мариуполь. Он смотрел вперед. У него было пятеро сыновей и дочка. С дочкой было все ясно – отдаст ее замуж и дело с концом. А сыновья подрастут, женятся – семейный надел нужно будет делить на пять частей. Каждому достанется клочок земли, который вряд ли сможет прокормить семью, когда она разрастется. Вот Савва Васильевич и решил подзаработать, да и прикупить сыновьям землицы.

Но человек предполагает, а Господь располагает. Петр еще мальчишкой перебрался в Мариуполь, примкнул к артели земляков-портных. Начинал с  подмастерья, научился ремеслу, и стала ему кормилицей швейная машина «Зингер». Аксентий, женившись, переехал к брату в Мариуполь, жил у него с молодой женой и дочуркой. Устроился работать каталем на «Русский Провиданс». Работа, правда, была очень тяжелой, зато денежной. Подкопил деньжат, отец выделил кое-что, брат помог - и купил Аксентий землю в селе Никольском, в недавнем  Володарске. С отцом семейства остались Иван, Мыкыта и младший - Поликарп, решили  - «гуртом краще буде». Так что делить землю не пришлось.

Предусмотрительность деда Савки проявилась и в таком факте. Когда ему едва перевалило за пятьдесят, он сгородил из добрых дубовых плах себе  труну, или по-русски гроб, затащил его до времени на горище. С того момента невестки стали с великим страхом подниматься на чердак по хозяйственным делам, да и то - по двое. И здесь Савва Васильевич просчитался. Пока он жил во время голода 1921 года у Петра в Мариуполе, кто-то воспользовался тем, что он заготовил себе. К этому времени сохранилось еще одно семейное предание. Одряхлевшего деда Савку в хорошую погоду невестка усаживала на стул перед воротами. Наблюдение за прохожими и проезжающими извозчиками было его развлечением. Однажды Татьяна Кирилловна  с ужасом услыхала такую тираду свекра: «Добродію, підійдіть, будь ласка, до мене. Я вам ось що скажу, якби не ця леворюція, мій Петька був би городським головою». «Батько, хіба таке можна говорить, - взмолилась невестка, - зараз прийдуть хлопці з ЧК та замордують і Петра, і мене, та й вас не помилують».

Умирать дед Савка поехал на родину. Грех сказать, но ему повезло, он не увидел, как раскулачивали заможных селян – тружеников, как землю и скот его и его сыновей забрали в колхозы, как умер совсем молодым Аксентий, оставив вдову с четырьмя малыми детьми на руках…

Ну а что с внуками деда Савки? Были среди них много воинов в Великую Отечественную войну, защищавших страну от фашистов, был и военный врач, был и комбайнер – Герой Социалистического Труда, и доцент университета, и директор техникума, и просто добросовестные пахари и рабочие. Внучки тоже не подкачали - это известная в России художница-керамистка, преподавательницы географии, языков немецкого, английского…