Окна в дедушкином доме были большие. Если подставить стул или табуретку, можно было взобраться на широкий подоконник одного из них, задернуть за собой гардину и смотреть на то, что происходило на Торговой улице. Бывало, что взрослые сгоняли с подоконника и сами взволнованно смотрели на происходящее за окном, но почему-то - сквозь сетку гардины. Увиденное в детстве из окна осело в памяти, как кадры кинофильма, никогда никем не снятого. Один из эпизодов: вниз по мостовой бегут красноармейцы, они так не похожи на тех, что нарисованы в детских книжках. На них испачканные гимнастерки, на многих - окровавленные бинты. Кто-то тащит за собой пулемет, громыхающий железными колесами по брусчатке. Газик, набитый людьми, бешено сигналя, мчится в том же направлении, что и красноармейцы, те разбегаются в разные стороны…
Немцы в городе. Непрерывным потоком катятся тяжелые грузовики, кузова закрыты тентами. Этот грязно-зеленый поток непрерывен и нескончаем. Через время дед Мирон – муж бабушкиной сестры Оришки – полушепотом произносит: «Так вони вже утретє тут їдуть! Ось зараз буде їхати рудий німець, у нього у кабіні теліпається мавпочка з плюшу. Я його вже кілька разiв бачив. Це вони - щоб ïх пранці поïли - коло з машин зробили, щоб нас налякати»…
Идут люди, занимая всю ширину улицы, идут молча, лишь изредка кто-нибудь из них перебрасывается короткими фразами с идущим рядом. Лица у них отрешенные. Много детей. Малышей несут на руках, кто-то толкает перед собой детскую коляску. Еще сравнительно тепло, но почти все они в зимней одежде, некоторые женщины даже в шубах. У кого-то за плечами наскоро сделанная котомка, кто-то несет чемодан, у детей, что постарше, в руках узелки, авоськи, кошелки, с которыми мариупольские хозяйки ходят на базар. «Мама, куда они идут?» «Они сами не знают, сыночка». На глазах у нее слезы. Это потом станет известно, что мариупольские евреи будут расстреляны у противотанкового рва близ поселка Агробаза…
Еще шествия на Торговой улице, уже в послевоенные годы. На восстановление «Азовстали» или коксохимического завода ведут пленных немцев. Они бодро шагают, строго соблюдая равнение. На некоторых из них свои шинели, на других – шинели красноармейские, на которых видны бурые пятна: то ли следы огня, то ли крови. Одеяние их сильно изношено, но дыры на нем тщательно заштопаны. Оно застегнуто на все пуговицы и крючки. Немцы обуты в видавшие виды ботинки, такие же, как и на ногах их редких конвоиров. Конвоиры – все больше молодые низкорослые солдаты – едва поспевают за строем, то и дело поправляют сползающие с плеча ремни карабинов…
По нашей улице ведут заключенных. Продолжительность их печального шествия столь велика, что около часа местные жители не могут перейти улицу с одной стороны на другую. Здесь конвой куда более серьезный, чем у пленных немцев. Солдаты держат винтовки наперевес, время от времени заглядывают в нестройные шеренги, покрикивают на отстающих бедолаг. Сплошная серая людская масса с угрюмыми изможденными лицами, облаченная в серые потрепанные армейские бушлаты, в серые телогрейки, стеганые белыми нитками…
В сорок шестом или в сорок седьмом году в Мариуполе возобновились демонстрации в первомайские и октябрьские праздники. Работники завода «Азовсталь», треста «Азовстальстрой», других предприятий, находившихся в Орджоникидзевском районе, а также трудящиеся мелких предприятий центрального района города, прежде чем продемонстрировать свою преданность партии и правительству перед трибуной, установленной на проспекте Республики у здания Госбанка, шли по Торговой улице. Первыми у дедушкиного дома появлялись колонны учащихся ремесленных училищ. Подростки в синих гимнастерках, заправленных под широкие ремни, в черных брюках, на головах фуражки с лакированными козырьками и перекрещенными молотками на околышах, были похожи на хорошо вымуштрованных маленьких солдатиков. Затем маршировали ученики и ученицы школ фабрично-заводского обучения, их шеренги были не так стройны, как у ремесленников. А уже потом двигались взрослые участники демонстрации со знаменами, обязательными портретами Сталина и других руководителей страны, с красными транспарантами, на которых белой или желтой краской были начертаны лозунги. Каждый праздничный строй предприятия возглавлялся его руководителями, за которыми следовал духовой оркестр, если предприятие было крупным, и один или два баяниста у коллективов помельче.
Иногда через два-три часа после окончания праздничной демонстрации духовой оркестр клуба металлургов завода «Азовсталь» (так в то время назывался недавно закрытый дворец культуры этого предприятия) собирался в полном составе с инструментами близ пересечения Торговой и Фонтанной улиц. Благо что большинство музыкантов, так уж получилось, жили во дворе «колбасни», на Банном спуске и в других близлежащих домах. Оркестранты выстраивались в привычный порядок, впереди них становился горбатенький Ваня с малым барабаном. Он исторгал из своего инструмента дробь, затем поднимал и резко опускал палочки. В этот момент из всех труб одновременно вылетали оглушительные звуки музыки, и тотчас же начиналось движение оркестра ко всеобщему восторгу мальчишек и девчонок…
Понятно, что наблюдать из окна шествия большого количества людей приходилось нечасто. Но и в обычные дни можно было увидеть немало интересного. Каждый день, в одно и то же время, проезжал по улице на мотоцикле с коляской грузный человек, плотно затянутый в черную кожаную куртку, кожаные же галифе и пилотский шлем, с лицом, почти полностью закрытым огромными защитными очками. Иногда появлялся велосипедист, сухопарый, со смуглым, словно прокопченным лицом, черными, как смоль, гладкими блестящими волосами и узенькими усиками под крючковатым носом. Велосипедист изо всех сил нажимал на педали, чтобы преодолеть немалую крутизну улицы. Это был дядя Жора Жанжурист – лучший в округе настройщик роялей и пианино и большой оригинал. На его «веломашине», так по старинке он называл своего двухколесного коня, было навешано много нужных и ненужных устройств и приспособлений. Клаксон от дореволюционного автомобиля, фонари на руле и на крыле заднего колеса с питанием от солидных размеров аккумулятора, самодельное зеркало дополняло оборудование руля, на багажнике с двух сторон были приторочены сумки из потертой кожи.
Можно было наблюдать подпольного маклера Беляева, спешащего совершить сделку по купле-продаже домостроения и вместе с тем не упускающего случая остановиться и поболтать со встретившимся знакомым. На Беляеве надет видавший виды долгополый плащ, болтающийся на его костлявых плечах. Голова была накрыта засаленной кепкой с длинным – по моде начала тридцатых годов – козырьком. Дела у него далеко не блестящи. Еще картины. Вихляющей походкой идет воришка Генка, недавно освободившийся после очередной отсидки. Он по привычке озирается по сторонам и вежливо, с поклоном, здоровается с бабушками, ожидающими подвоза товара в продовольственный магазин. Школяр-малолетка в пальтишке, скроенном из немецкого трофейного мундира, с холщовой сумкой через плечо неспешно следует на учебу. Его перегоняют две девчонки – ученицы женской школы в одинаковых красных вязаных шапочках, из-под которых выглядывают черные бантики. Такие шапочки имели тогда название «менингитки», поскольку прикрывали лишь темя маленьких модниц. А вот рабочие и инженерно-технические работники в поле зрения глазеющего на улицу мальчишки не попадались: те шли по Торговой с зарей, до первого гудка «Азовстали», возвещавшего о начале первой смены, и возвращались с работы затемно.
Самым интересным было разглядывание по улице транспорта. Он был представлен главным образом телегами, дрогами, двуколками, линейками – все на конной тяге. Кстати, линейка – конный экипаж, ныне забытый: возница и три седока сидят по двое с каждой стороны спинами друг к другу. На линейках ездило начальство и врачи скорой помощи, сопровождаемые, как и теперь, медицинскими сестрами. Что еще запомнилось. Низкорослые монгольские лошадки, запряженные в груженые телеги, без особой натуги преодолевающие подъем улицы. Отечественных одров, для того, чтобы они вывезли дроги с поклажей на более-менее пологое место, извозчики нещадно полосуют кнутами по ребрам. Автомобилей было во много-много раз меньше, чем в наши дни, а разнообразия – тем более. Тряслись по мостовой трехтонки ЗиС-5, трудяги полуторки, уверенно двигались американские «Студебекеры» и «Форды», иногда можно было увидеть трофейные «Фольксваген-Жук», «БМВ» или «Опель». Это уж потом появились отечественные «Победы». Шустро проскальзывали новенькие «Москвичи», как две капли воды похожие на немецкий «Опель Кадет». Лязганьем листов потрепанного кузова и чиханием изношенного мотора предвещал свое появление длинный довоенный автобус, чуть ли не единственный в городе…
Давно продан дедушкин дом, переплавлены в мартенах автомобили, некогда пробегавшие по Торговой улице, покинули наш бренный мир те, о ком здесь шла речь, а картины прошлого все чаще бередят душу. К чему бы это?
