О чем писать в жару? Конечно, о мариупольской  июльско-августовской  погоде. То, что сейчас происходит, наши современники сами знают. А раньше как было? Первые послевоенные годы. Базарная площадь. Палящее солнце, среди продавцов и по­купателей шныряет босоногий, вечно голодный долговя­зый подросток с помятым алюминиевым бидоном, напол­ненным холодной водой из кринички – колодца на Малофонтанной улице, к ручке бидона при­торочена метровой длины бечевкой видавшая виды эмалированная кружка. Подросток голосом, ломающимся с детского дисканта на будущий баритон, истошно кричит: «Кому воды налить холодной? Есть холодная вода. Рупь кружка, рупь кружка». К концу дня, устав, он «меняет пластин­ку» и нараспев заводит: «Колбаса, сметана, сыр, табак и спички, часовщик, ювелир, а кому налить водички...» Этот нескладные вирши, нужно думать, он придумал сам.

Будущий «баритон», естественно, был не единственным на базаре «водоносом». Промышляли здесь  и другие мальчишки, которые сбегали по каменным ступеням с бидончиками к колодцу. Набирали спасительную влагу, и мчались стремглав вверх по лестнице к месту торга своего товара.  Товар их - вода - была хоть и жестковата, зато  прохладна и чиста.  Это была та же вода, которую пили  казаки из крепостицы – центра Кальмиусской паланки, а затем греки, переселенцы из Крыма. Эту же воду гражданский  инженер  Виктор Александрович Нильсен использовал в построенном им водопроводе.

* * *

Начало 50-х годов. Воду, пронизанную искрящимися на солнце пузырь­ками, мариупольцы называли зельтерской. Не все, а только те, кто в сознательном возрасте захватил «мирное время» и НЭП. На языке стариков и старушек двух послевоенных десятилетий обозначался исторический период до начала Первой мировой войны, совпавший с их молодостью. Для пред­ставителей более молодых поколений, привыкших ко вся­кого рода словесным сокращениям, этот прохладительный напиток был просто газводой.

Достижения современной технологии загнали ее в плас­тиковые бутылки, различающиеся названиями на голубых, светло-синих или синих наклейках, но, кажется, содержа­щие один и тот же продукт. Но перенесемся в прошлое  Мариуполя. На проспекте Республики рас­ставлены удобные скамейки для отдыха досужего люда, а у редакции «Приазовского рабочего» - витрина со свежим номером единственной городской газеты, «лишний биле­тик» на вечерний сеанс нового фильма в кинотеатре ­«Победа» спрашивают уже на углу улицы Карла Маркса, у магази­на «Культтовары». Летними вечерами по проспекту, причем только по одной его стороне, фланирует публика.  На сравнительно небольшом отрезке проспекта от Базар­ной площади до сквера можно увидеть по меньшей мере пять-шесть голубого цвета тележек, у которых идет торговля газводой, особенно бойкая в жару. Стоят они близ Торговой у треста, рядом с Дворцом культуры завода «Азовсталь», чуть ниже кинотеатра «Победа», напротив 16-й аптеки, расположенной в первом этаже 45-го дома, откуда рукой подать до сквера.

Нехитрое оборудование тележки состоит из устройства для мытья стаканов (чтобы стакан вымыть, нужно поставить на круг, поворот ручки - и струи воды омывают его изнутри и снаружи), источающего газводу крана, носок которого обернут в несколько слоев марлей, венчает все стойка с двумя стеклянными сосудами-трубками, оснащенными со дна краниками. Один из сосудов заполнен мандариновым или грушевым сиропом, содержимое другого - тоже сироп, но малиновый или, скажем, вишневый. Само собой разумеется, ни в ман­дариновом, ни в малиновом, ни в грушевом сиропе сока этих плодов нет и в помине, их роль исполняют синтетические эссенции, окрашенные в соответствующие цвета.

Уровень сиропа в сосудах постепенно снижается, но все­гда остается прикрытым от взоров жаждущих хлебнуть ста­канчик - другой газводы наклейкой-ценником, на котором обозначены стоимость стакана воды без сиропа - ребятня называет ее «чистой», с одинарной порцией сиропа и пор­цией двойной. Когда-то стакан наполнялся до краев, теперь - не более чем на три четверти. Но и за то спасибо. В конце концов, можно купить два или даже три стакана. Цена-то плевая.  Все знающие, все слышащие и все разумеющие люди говаривали, мол, «газировщицы», то есть продавщицы газводы, за летний сезон сколачивали приличные состояния, а потому место у голубой тележки покупалось за солидные деньги. Так ли это? Правда ли? И раньше никто точно не знал, а теперь - тем более. И спросить-то не у кого. А и надо ли?

Но это сторона потаенная, а память вновь возвращает в прошлое. Тележка. Рядом - баллон с углекислым газом, об­тянутый светлым чехлом, чтобы не перегрелся. Женщина в белом накрахмаленном кокошнике, прикрепленном закол­ками к прическе, в белом же непромокаемом фартуке. Руки у нее от постоянного соприкосновения с холодной водой крас­ные, воспаленные. У женщины уже в середине дня усталый, отсутствующий взгляд. Как автомат, она раздает стаканы с пузырящейся жидкостью, окрашенной то в оранжевый, то в ядовито-красный цвет, а то и с неокрашенной. О дно блюдца звякают монеты, мокрая «сдача» переда­ется покупателям, от тележки струится тонкий ручеек, газвода с шипением вырывается из крана. «Мне - чистой». «Два стакана с малиновым». «Двойной  грушевый»... Жарко, хочется пить.