Звуки, не записанные на восковые валики Томаса Эдисона, на граммофонные пластинки начала ХХ века из экзотического материала – шеллака, впоследствии замененного на винил, звуки, зафиксированные магнитофонной пленкой и, тем более, не современными лазерными дисками. А звуки, казалось бы, совершенно незначащие, которые нет-нет да и всплывают из глубин памяти, пробуждая воспоминания о давно ушедших в небытие людей и событий.
Ночь на излете. Долгий нервный стук в окно до дребезжания стекла. Это дворничиха черенком своей метлы напоминает, что нужно включить лампочку над табличкой с номером дома. Скрипнула панцирная сетка кровати. Бабушка кряхтит, слышно, как она ногами пытается нащупать свои шлепанцы. Наконец, шаркая ими, идет к выключателю, закрепленному у крайнего окна нашей комнаты, к тому самому, откуда пришел разбудивший звук. Щелчок выключателя. Шепот. Бабушка шепчет: «Отче наш, иже еси…» перед иконой. Под ее молитву погружаешься в дремоту.
Захрипел репродуктор. Стало быть, до шести остались считанные минуты. По привычке военной поры, когда строго предписывалось подобного рода аппараты не выключать на случай воздушной тревоги, репродуктор всегда соединен с городской радиотрансляционной сетью. Шелест шин автомобилей по брусчатке Красной площади, звуки клаксонов, - пройдет еще несколько десятков лет, прежде чем на улицах и площадях советских городов будет запрещена подача звуковых сигналов автотранспортом. Бой курантов на Спасской башне, ударами большого колокола отсчитывается шесть часов. Хор и оркестр исполняет Гимн… Торжественный голос Юрия Левитана: «Московское время шесть часов. Доброе утро, товарищи! Слушайте последние известия…» Затем следуют «Пионерская зорька», «Утренняя гимнастика» с Константином Родионовым, другие передачи, названия которых памятны только поколению, относящемуся к так называемым «детям войны».
Гудок паровоздуходувной станции завода «Азовсталь», оповещающий рабочих первой смены, что уже половина седьмого и пора идти на работу. Второй гудок в семь – начало смены. Еще утренние звуки. Четкий строевой шаг сотен ног – военнопленных немцев ведут на восстановление заводов, металлургического и коксохимического. Ни одного сбоя в этом марше, кажется, на века отработанный темп. Время от времени вклиниваются семенящие шаги одного из немногих сопровождающих колонну конвоиров. Стук колодок – рабочих ботинок, состоящих из вырезанной из полудюймовой доски подошвы и верха из грубого брезента. Такой обувью снабжали парней и девчат из близких и дальних сел и деревень, завербованных на восстановительные работы…
Кашляющий треск изношенных моторов видавших виды полуторок и ЗиСов, самодовольное равномерное гудение полученных по ленд-лизу американских «Студебекеров» и «Доджей». Хлесткие удары кнута, матерок возницы, жалобное ржание лошади. Прямо перед нашим домом середина крутого подъема Торговой улицы от Фонтанной до Карла Либкнехта. Шуршание обрезиненных колес, смешивающееся с прозванием бубенчиков на сбруе. На линейке, должно быть, везут какого-нибудь строительного начальника на объект. А может, и не начальника, а врача и фельдшера «скорой помощи». Да, в те достопамятные времена медики на помощь к больному ездили на линейках. Потому-то при лечебных учреждениях тогдашнего Мариуполя обязательно были конюшни, а приобретением лошадей занимались лично главные врачи. Душераздирающий рев мотора. Это едет по своим делам на трофейном мотоцикле с коляской человек, облаченный с головы до ног в кожу. На нем летный шлем, огромные очки авиатора, закрывающие половину лица, куртка, застегнутая на все пуговицы, плотно обхватила полный торс, краги и ботинки на толстенных подошвах…
Перебранка подле продовольственного магазина, что напротив. Очередь за хлебом. Ее занимают задолго до рассвета. Не только себе, но родственникам и близким, и соседкам. Но наступает момент истины: разбор кто за кем стоит:
- Чего лезешь без очереди?
- Как «без очереди»?
- Я лично за этой дамой занимала.
- Нюра! Да не за ней я тебе сказала стоять. Вон за той бабкой становись.
- Какая я тебе бабка? Сама старуха беззубая!
- А ты с немцами гуляла!
- Что? Да я в эвакуации была, пухла от голода в Нижнем Тагиле.
- Жаль, что не сдохла!
Страсти накаляются. К ссорящимся присоединяются другие женщины. Тут возглас: «Хлеб привезли!» Все голоса объединяются в общий гул…
Детские шаги. Много детских шагов. Ученицы первой женской неполной средней школы идут на занятия. Они учатся в первую смену. Когда у них закончатся уроки, их места (разномастные столы, парты, сохранившиеся с довоенных времен и сделанные уже в послевоенные годы для своих чад родителями, занимавшими руководящие посты, - такова была школьная мебель) займут мальчики из третьей мужской неполной средней школы. А пока самые прилежные из них готовят домашние задания, прочие же занимаются делами по своему усмотрению. Шелестящие звуки давно несмазанных шариковых подшипников, щелчок, еще щелчок – подшипники преодолевают стыки плит тротуара. Это мальчишки устроили гонки на самокатах, сделанных собственными руками из двух дощечек и двух подшипников, раздобытых неведомо где. Старт у них - на углу Торговой и улицы Карла Либкнехта. Оттуда они очертя голову несутся до Фонтанной, где мостовая из грубо отесанных камней, уложенных кое-как, тормозит их стремительное движение…
Решения задач по арифметике, выполнение упражнений по русскому и украинскому языкам, заучивание стихотворений и правил, запоминание немецких слов, очередных параграфов по истории и другим предметам происходит под аккомпанемент радиопередач из Москвы: «Угадайки» и «Клуба знаменитых капитанов», радиоспектакля по роману Вениамина Каверина «Два капитана» и концерта по заявкам радиослушателей с голосами Бунчикова и Нечаева, Клавдии Шульженко, Максима Михайлова, Сергея Лемешева, Ивана Козловского…
В перерывах включаются Украинское республиканское радио, сталинская областная радиостанция РВ-26, местное радио сообщает городские новости, объявления и постановления горисполкома. В одиннадцать часов звучит: «Передаем новости для областных, городских и районных газет». Женщина-диктор хорошо поставленным голосом монотонно, с паузами, чеканя каждое слово, диктует сообщения ТАСС, передовые статьи и официальные сообщения.
Настенные часы в темном резном футляре с начертанными витиеватыми буквами на белой эмали маятника словами «Павелъ Бурэ» давно и безнадежно стоят. Ориентирами в определении времени служит сетка радиопередач, которая не меняется годами, и, конечно же, гудки «Азовстали»: в половине седьмого и в семь для первой смены, в половине третьего и три пополудни - для второй, в половине одиннадцатого и одиннадцать вечера - для ночной. Ведь часы в тот период истории нашей страны были редкостью, до массового выпуска впоследствии популярных наручных часов «Победа» у отечественной промышленности еще не дошли руки. А привезенные демобилизованными воинами немецкие «штамповки» были редки, да и дороги.
Иногда летними вечерами дополнением к музыкальным передачам, которые дарил репродуктор, становились концерты, устраиваемые долговязым белобрысым парнем. Он жил через дорогу от нашего дома. Этот местный меломан распахивал окно, устанавливал на подоконнике немецкую радиолу и часами крутил круглые куски рентгеновской пленки с изображениями различных поврежденных частей человеческого скелета. На этих заменителях фабричных пластинок умельцы самодельными рекордерами наносили звуковую дорожку. Репертуар был невелик - песни и романсы в исполнении Петра Лещенко, Вадима Козина, Лидии Руслановой, как тогда говорили, запрещенных певцов, но зато часто за один вечер многократно повторяющийся. К счастью, никто не донес на обладателя пластинок «на костях». А донесли бы «куда следует», попал бы он туда, где «мотали сроки» и Козин, и Русланова.
А в это время в соседнем дворе тишину нарушали голоса малышни, они играли в «жмурки». Сначала - считалка: « Царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной, а ты – кто такой?» Минута безмолвия, топот босых ног – прячутся, и тонкий голосок, того или той, на которого пал жребий: «Раз, два, три. Вот мои шаги, кто не заховался, я не виноват!». После этой тирады на смеси русского языка с элементом местного суржика начинались поиски спрятавшихся участников игры. А потом были шум и гам, беготня, споры и сердитые окрики бабушек, чей сон, присущий пожилым людям с наступлением сумерек, был нарушен. В половине одиннадцатого – гудок «Азовстали». Детям пора ложиться спать…
Звуки прошлого, при воспоминании которых щемит сердце.
