24-летняя Анна из Мариуполя 65 дней выживала в бункере на "Азовстали". Она пряталась там со своим сыном Святославом, которому в то время было 3,5 месяца, и он был самым маленьким   заложником крепости "Мариуполь". Также на "Азовстали" находился муж Ани, правда, в рядах защитников Украины в составе полка "Азов".

Анне удалось эвакуироваться, а ее муж сейчас находится в плену у оккупантов. Девушка, которая сейчас находится в безопасности, пообщалась с журналистами "Завтрака с 1+1" и рассказала о том, как прошли более двух месяцев ее жизни в бункере "Азовстали". Далее прямая речь Анны:

"Сейчас мы как в другой реальности, и те события, которые мы пережили, словно не о нас. Это такое ощущение, будто мы читали книгу, были героями какого-то фильма, но теперь понемногу возвращаемся к той жизни, которая была раньше, но, к сожалению, без многих наших друзей, знакомых, без нашего дома и также без нашего отца, потому что именно сейчас он не с нами, он находится в плену. Но мы очень его ждем.

Сначала мы полагали, что война не будет затяжной. Мы думали, что это будет такой локальный конфликт, который был в 2014 году, что, возможно, нам нужно переждать неделю в бомбоубежищах, а потом мы вернемся в наши дома. Но, к сожалению, все произошло не как предполагалось, и два месяца мы провели в подземелье. Было такое, что мы делали суп из макарон, но "суп" - это слишком громко сказано. Этот суп был просто макароны и вода.

Однажды нам повезло – мы нашли пачку панировочных сухарей и этими сухарями смогли разводить этот суп и делать его более калорийным. Мы на заводе нашли пакетик манки и также варили суп. Надо было кипятить воду на свече. Я брала металлическую кружку и в ней кипятила воду. Детям мы давали немного хлеба, им было тяжело держать себя в руках.

Ребенок немного ел этого хлеба, а часть оставлял на потом. Это очень досадно, что в 21 веке ребенок должен задумываться над тем, съесть этот хлеб сейчас или оставить часть, чтобы съесть потом. Мой малыш сначала постоянно плакал, потому что громкие звуки его очень пугали, но потом привык к этому и уже смог спать.

А когда была ударная волна, когда наш бункер качал как на волнах, я даже могу сказать, что он засыпал. Фонарик в бункере был его любимой игрушкой. Даже сейчас, когда он плачет, я даю ему фонарик, и он успокаивается. Одной своей улыбкой он мог поддержать всех. Даже когда были сложные моменты, когда мы думали, что уже не выберемся.

Но когда ты видишь это маленькое чудо, тогда у тебя есть мотивация, сделать все, чтобы это чудо выжило и у него было будущее.

Мой муж  был эвакуирован из "Азовстали" вместе с другими военными. К сожалению, я не знаю, где он сейчас находится. Он был тяжело ранен и сейчас может передвигаться только на костылях. У него серьезное ранение ноги и я не знаю, удастся ли нам ее сохранить. Но надеюсь, что мы найдем хороших врачей, и он в будущем еще будет показывать Святославу, как кататься на велосипеде.

Муж на 100% был уверен, что оттуда не выйдет. Это очень больно слышно, когда ты понимаешь, что человек просто прощается с жизнью. В этой ситуации не было иного выхода. Потому что, к сожалению, переговоры с президентом Путиным, я так думаю, зашли в тупик.

Просим другие страны помочь в возвращении наших ребят, потому что если с ними что-то произойдет, это будет означать не только поражение Украины, но и всего цивилизованного мира. Весь мир проиграет жестокости, рашизму и геноциду.

23 апреля нас пытались эвакуировать и это был один из самых  страшных дней в моей  жизни. Утром пришли украинские военные и сказали, что мы будем эвакуироваться, но начался обстрел. Русские из дрона увидели наше бомбоубежище и принялись его прицельно обстреливать. В результате этого обстрела 4 наших военных были ранены. Мы поняли, что нам нужно находиться в бомбоубежище и мы спустились туда вместе с военными.

Россияне выбрали такую   тактику – обстреливать прицельным огнем всех, кто передвигался у нашего бомбоубежища.

Ни военные, ни гражданские не могли выйти. Дрон курсировал над нашим бомбоубежищем 12 часов. Мы вообще потеряли надежду, что можем выйти из этого бункера. Но это было не самое ужасное. В 10 часов вечера на нас бросили огромную бомбу. По словам военных, ее вес составил около 3 тонн. Это противобункерная бомба, и именно из-за нее все наше здание 5-этажное сложилось как карточный домик, и два эвакуационных выхода были заблокированы. Нас присыпало.

Утром пришла группа военных и нас откапывали. В бункере нас было  75 человек, среди них 17 детей. Среди нас было много и пророссийски настроенных людей. С ними было очень тяжело находиться рядом. Мы с ними ссорились, доказывали им, что это не наши военные нас обстреливают. Россия предоставляла много фейковой информации, а эти люди верили. Трудно было их убедить, что нужно критически мыслить, обрабатывать информацию и подвергать сомнению.

Когда 30 апреля нас вывезли из "Азовстали", нас повезли в поселок Безымянное. Сейчас это один из фильтрационных лагерей. Это очень тяжелая часть истории, потому что мы вообще не думали, что такое может с нами случиться. Когда нам сказали. что это эвакуация, мы подумали, что мы просто едем в Запорожье, но, к сожалению, все было по-другому.

Женщин завели в первую палатку. В этой палатке нам сказали раздеваться, снимать все, даже белье. Они начали обыск, осматривали все части тела. Обзор производился в перчатках, но эти перчатки никто не менял. Одними перчатками они смотрели на всех женщин.

Моя ситуация была тяжелая, потому что я жена военного, тем более азовца. Когда они увидели мой паспорт, поняли, кто я, потому что у них есть вся информационная база наших военных. Ко мне сразу приставили мужчину из ФСБ, который стал меня расспрашивать, где  сейчас находится мой муж, какие имеет татуировки.

Здесь мне помог мой французский, потому что ко мне подошел мужчина из "Красного Креста", он понял, что на меня сейчас психологически давят. Когда россияне увидели, что я говорю по-французски, они стали легче ко мне относиться и даже сказали такую   фразу: "Передай им, что мы тебя здесь не едим".

Когда я выбралась, я позвонила мужу впервые за 2 месяца,  потому что у нас  не было связи, и я узнавала какую-то информацию из того, что мне рассказывали его побратимы. Мне потом сказали, что его подавали как 200-го, как погибшего, что почти сутки он пролежал на бетоне после того, как он был ранен, потому что они думали, что он погиб. А потом его забрали и доставили в госпиталь.

Я потом уже узнала от своих друзей, которым удалось вырваться и они поддерживали связь с моим мужем, что у него была возможность эвакуироваться вертолетом, когда он был ранен, но он отказался, потому что в бункере осталась я и наш сынишка.

Моя бабушка осталась в Мариуполе и, к сожалению, с ней нет никакой связи. С тех пор, как я эвакуировалась, я с ней не разговаривала и не знаю, жива ли она. Я знаю, что сейчас в Мариуполе настоящая гуманитарная катастрофа. В Мариуполь я очень хочу вернуться. Мне часто снится, что я просыпаюсь дома, что рядом мой муж, что мы кормим нашего сына. Что рядом моя собака, которую я разыскиваю, но понимаю, что может и нет смысла, потому что сейчас людей трудно найти.

Я думаю, что мы обязательно вернем Мариуполь, и он снова будет украинским, но нам нужна помощь других стран, чтобы восстановить его как можно скорее.